Больной все еще дрожал, несмотря на то что находился под одеялом и совсем рядом с горящим очагом. Подчиняясь порыву, который был ей самой непонятен, Энни протянула руку и откинула с его лба черные волосы. Она никогда не встречала более жесткого, более опасного человека, но он все равно нуждался в заботе, которую она могла ему дать.
– Как вас зовут? – Однажды она уже спрашивала его об этом, а он не ответил, но при той оторванности от мира, в которой они сейчас находились, у него не могло быть причин оставаться безымянным. Она чуть не улыбнулась, настолько нелепо было не знать его имени, проведя ночь в его объятиях.
Рейф подумал, не назвать ли ей вымышленное имя, но потом решил, что в этом нет необходимости. После того как он отвезет ее обратно в Серебряную Гору, он сменит имя, и его нельзя будет выследить.
– Маккей. Рафферти Маккей. А вас, док?
– Эннис, – ответила она и улыбнулась ему слабой, мягкой улыбкой. – Но меня всегда называют Энни.
– А меня всегда называют Рейф, – проворчал он – Всегда удивлялся, почему люди не дают своим детям тех имен, которыми собираются их называть.
Ее улыбка стала шире, и Рейф смотрел на нее, невольно очарованный движением ее губ. Ее рука все еще лежала на его волосах, пальцы легонько перебирали прядки на виске и на лбу, и он едва сдержал свой громкий от удовольствия вздох, вызванный этими теплыми щекочущими прикосновениями От каждого такого поглаживания головная боль затихала.
Когда же Энни отодвинулась, ему пришлось подавить в себе желание схватить и удержать ее руки на своей груди. Она, вероятно, могла подумать, что он сошел с ума, но когда она прикасалась к нему, ему становилось лучше, и, видит Бог, он в этом нуждался Рейф чувствовал себя ужасно
Энни налила чай из ивовой коры в помятую жестяную кружку и послушно попробовала его, чтобы он убедился, что она его не отравит Больной с трудом приподнялся на локте взял кружку и выпил чай четырьмя большими глотками, слегка содрогнувшись от его горечи.
– Я пробовал лекарства и похуже, – заметил он, откидываясь назад со сдавленным стоном
– Мед и корица улучшили его вкус. Они тоже вам полезны. Теперь просто лежите спокойно и дайте чаю подействовать, пока я сварю суп. Вам легче будет переварить жидкую пищу.
Слегка подкрепившись, Энни почувствовала себя лучше, но все еще ощущала ужасную усталость. Она села на пол и очистила несколько картошек, тонко порезала их и так же порезала небольшую луковку. За неимением большого котелка Энни использовала ковшик своего спутника, добавив воду, соль и немного муки для густоты, и вскоре ароматная смесь закипела. Дрова в очаге достаточно прогорели, и она не опасалась, что суп выкипит, поэтому, долив для верности еще воды, снова занялась пациентом.
– Немного лучше? – спросила Энни, дотронувшись тыльной стороной ладони до его лица.
– Немного. – Сильная боль в бедре ослабела, головная боль тоже. Маккей все еще чувствовал себя усталым, слабым и слегка сонным, но ему стало теплее и – лучше.
– Продолжайте кипятить это варево.
– Лучше заваривать свежее, – сказала она и снова улыбнулась. Она отвернула одеяло. – Теперь давайте устроим вас поудобнее и посмотрим, как выглядит ваш бок.
Возможно, она все же положила что-то такое в то питье, потому что Рейф лежал неподвижно и позволил ей раздеть себя, снять рубашку и ботинки, и даже брюки, оставив только носки и длинное фланелевое белье, которое было таким мягким, что вовсе не скрывало очертания его тела. Повинуясь ее командам, он осторожно перевернулся на правый бок, и Энни завернула пояс кальсон вниз. Почувствовав, как шевельнулось его мужское естество, Рейф тихонько выругался. Проклятие! Вот поэтому женщины не должны быть врачами. Как может мужчина не возбуждаться, когда мягкие женские руки скользят по всему его телу? Маккей следил за ее лицом, но она, казалось, не замечала его усиливающейся эрекции. Он потянулся за одеялом и набросил его на бедра, чтобы скрыть свою непроизвольную реакцию.
Энни ножницами разрезала тугую повязку, державшую компресс на ранах, и была полностью поглощена своим делом. Она осторожно сняла тампоны и удовлетворенно хмыкнула, увидев, что краснота воспаления вокруг ран стала меньше. На тампонах остались желто-коричневые пятна. Девушка нагнулась поближе, пристально разглядывая поврежденные ткани. Недалеко от входа в передней ране виднелась тускло блестевшая крупинка металла, и она снова удовлетворенно хмыкнула, протягивая руку за пинцетом. Аккуратно захватив серебристый кусочек металла, Энни вытащила его.
– Еще кусок свинца, – объявила она. – Вам повезло, что вы не умерли от заражения крови.
– Вы мне уже это говорили.
– И я говорила серьезно. – Она продолжала свое обследование, но осколков пули больше не нашла. Для полной уверенности она еще раз промыла раны карболкой, потом осторожно наложила по два стежка на каждую рану, чтобы закрыть самые большие разрывы, но все же оставила отверстия для дренажа. Рейф почти не дрогнул, когда игла вонзилась в мягкую плоть его бока, и лишь пот выступил на его лбу.
Энни смочила несколько листьев подорожника, приложила к ране, и целебные листья начали творить чудеса.
– Это здорово.
– Я знаю. – Она натянула одеяло ему на плечи. – Теперь вам надо только лежать и отдыхать, и дать телу зажить. Спите, если вам хочется: я никуда не денусь.
– Не могу так рисковать, – резко ответил Маккей. Девушка коротко и невесело рассмеялась.
– Вы проснетесь, если я попытаюсь взять одеяло, а без него я ночью умру от холода. Я ведь даже не знаю, где я. Поверьте мне, я не собираюсь уйти отсюда без вас.
– Тогда, скажем, я намерен удержать вас от искушения. – Он не мог позволить себе довериться ей или ослабить внимание хотя бы на минуту. Она говорит, что не знает, где находится, но откуда ему знать, правда это или нет?
– Дело ваше. – Энни попробовала суп и добавила еще воды, затем устроилась на полу. Она не имела понятия о времени. Наверняка полдень уже миновал. Много времени шло на уборку хижины. Она посмотрела в дверной проем на Длинные тени, отбрасываемые деревьями: уже, пожалуй, близко вечер.
– Не нужно ли снова накормить коней? – Если он хочет, чтобы она отнесла им еду, то это нужно сделать не откладывая, потому что после наступления темноты она не рискнет выйти за дверь.
– Да. – Голос у него был усталый. – Дайте им еще немного зерна. – Рейф с трудом сел и потянулся за кобурой, завернувшись в одеяло, с усилием поднялся на ноги.
Энни сама удивилась приступу раздражения, охватившему ее. И не столько потому, что Рейф отказывался ей доверять, наверное, она не могла его за это винить, сколько потому, что он не позволял себе отдохнуть. Больному необходимо было лежать и спать, а не следовать за ней по пятам.
– Не трудитесь идти наружу до самого навеса, – резко сказала она. – Просто стойте здесь, у двери, и вы сможете выстрелить мне в спину, если я попытаюсь убежать.
В первый раз в его глазах вспыхнул гнев, и Энни пожалела, что поддалась редкой для нее вспышке, вызвавшей такую реакцию Рейфа. Глаза этого человека стали еще холоднее, так что она почувствовала это даже находясь в противоположном конце хижины. И все же самообладания он не потерял.
– Еще я могу выстрелить в кого-нибудь другого, кто может оказаться поблизости, – Маккей взвел курок и жес том приказал ей выходить впереди него.
Об этом Энни не подумала. Он был ее похитителем и, естественно, представлял для нее опасность, но он также был и ее защитником, потому что умел жить в этих горах, а она бы замерзла насмерть без него в первую же ночь. И еще он был ее единственной надеждой на возвращение в Серебряную Гору. С другой стороны, она не подумала о возможности столкнуться с опасностью за самым порогом этой хижины. Энни надеялась, что еще слишком рано и слишком холодно, чтобы змеи и медведи проявили активность, но она просто ничего об этом не знала. Ей не приходилось беспокоиться об этом в Филадельфии. Она даже не знала раньше, что медведи впадают в спячку, пока один старатель не упомянул об этом в своем трескучем монологе, который произносил, чтобы отвлечься от вывихнутого плеча, которое вправляла Энни.