Когда ее глаза привыкли к полумраку, девушка увидела, что у хижины есть окна с двух сторон – отверстия, прикрытые заслонками из грубых досок, которые можно было поднять и подпереть палкой. Открыв их, она впустила свет, и теперь внутренность хижины выглядела еще более запущенной.

Из мебели был только стол, сделанный так же грубо, как и сама постройка, две ножки у него оказались отломаны. Лучшее, чем могла похвалиться хижина, кроме очага и четырех стен, был деревянный пол. Хотя между деревянными досками зияли щели, но, по крайней мере, им не придется спать на голой земле.

Энни носила воду из ручья ведро за ведром и поливала все внутри – вода могла выливаться сквозь щели в полу, это был самый быстрый способ добиться хотя бы минимальной чистоты. Потом, собрав хворост, она свалила его возле очага. Все это время Маккей не выпускал ее из виду. Каждый раз, когда Энни бросала на него взгляд, он выглядел все более бледным.

Наконец хижина стала достаточно чистой, и девушку перестала пугать мысль о необходимости спать здесь. Пока у нее еще оставались силы, она втащила внутрь седла и припасы и совершила еще одно путешествие к ручью, чтобы наполнить и ведро, и флягу Маккея.

Только после этого Энни жестом разрешила ему войти. Все мускулы ее тела дрожали, колени подгибались, но теперь она могла отдохнуть. Так она и сделала, сев на вымытый пол и опустив голову на согнутые колени.

Скрип мужских ботинок заставил ее с трудом приподнять голову. Рейф стоял покачиваясь. Энни заставила себя снова пошевелиться, подползла к седлам, достала одно из одеял и, сложив его вдвое, разостлала на полу.

– Вот, – произнесла она охрипшим от усталости голосом. – Ложитесь.

Он не столько лег, сколько рухнул. Энни подхватила его и чуть сама не упала под его весом.

– Простите, – проворчал Маккей, оставаясь лежать в том же положении, тяжело дыша.

Потрогав его лицо и шею, она обнаружила, что температура у него поднялась еще выше. Она начала расстегивать ремень кобуры, но его твердые пальцы сомкнулись на ее кисти, крепко, до боли, на мгновение сжав ее. Потом он сказал:

– Я сам.

Как и раньше, сняв ремень с кобурой, Маккей положил его рядом с изголовьем. Энни взглянула на большой револьвер и содрогнулась от его угрожающего вида.

– Даже не думайте о том, чтобы завладеть им, – тихо предупредил Рейф, и она, быстро подняв глаза, встретилась с ним взглядом. Несмотря на высокую температуру, он все еще вполне владел собой Если бы он потерял сознание, ей было бы легче убежать, но она же поклялась помочь раненому, если сможет, а это означало, что она не покинет его, даже если он действительно лишится чувств.

– Я и не думала, – сказала девушка, по глаза его оставались настороженными, и она поняла, что Маккей ей не верит. Энни не собиралась спорить с ним, заслуживает ли она доверия:, она слишком проголодалась и настолько устала, что у нее хватало сил только на то, чтобы сидеть. А ей еще предстояло позаботиться о больном прежде, чем она сможет позаботиться о себе.

– Давайте снимем с вас рубашку и ботинки, чтобы вам было удобнее, – сказала Энни деловым тоном и придвинулась нему.

Его рука снова остановила ее.

– Нет, – ответил Рейф, и впервые в его голосе она услышала капризные нотки. – Слишком холодно, чтобы снимать рубашку.

Энни чувствовала, как его тело дрожит под ее пальцами.

– Это не от холода: у вас лихорадка.

– Разве у вас нет в той сумке чего-нибудь такого, чтобы унять лихорадку?

– Я заварю чай из ивовой коры после того, как осмотрю ваши раны. Вы почувствуете облегчение.

Его голова беспокойно дернулась.

– Заварите сейчас. Мне дьявольски холодно, будто я промерз до костей.

Энни не привыкла, чтобы ее пациенты указывали ей, как их лечить, но в данном случае последовательность не имела большого значения. Накрыв Рейфа еще одним одеялом, она принялась разводить огонь, укладывая прутья и сосновые щепки вниз, а палки потолще сверху.

– Не разводите большой огонь, – прошептал он. – Слишком много дыма. У меня в седельной сумке есть спички. Справа, завернутые в клеенку.

Энни нашла спички и чиркнула одной из них о камень очага, отвернувшись от едкого серного дыма. Сосновые щепки занялись всего за пару секунд. Она нагнулась и стала осторожно раздувать язычки пламени, пока не удостоверилась, что они быстро разгораются. Потом отодвинулась и присела у своей медицинской сумки, которая была больше похожа на чемодан путешествующего коммивояжера, чем на сумку доктора. В ней Энни держала запас различных трав и мазей. Затем она достала ивовую кору, аккуратно завязанную в марлевый мешочек, и маленький котелок, в котором заваривала чай.

Маккей лежал на спине, закутавшись в одеяло, и наблюдал из-под полуприкрытых век, как она отлила в котелок немного воды из фляги и поставила его на огонь, чтобы вскипятить. Пока вода грелась, девушка взяла кусок марли, отложила в нее немного ивовой коры, добавила щепотку тимьяна и корицы и связала концы марли, собрав ее в маленький сетчатый узелок, который положила в воду. Наконец, чтобы подсластить напиток, открыла баночку и добавила меду.

– Что все это было? – спросил он.

– Ивовая кора, мед, тимьян и корица.

– Все, что мне даете, вам придется сначала пробовать самой.

От такого оскорбления Энни застыла, но спорить с ним не стала. Чай из ивовой коры ей не повредит, а если он думает, что она способна отравить его, – что ж, с этим она ничего поделать не может. Правда, совесть все еще мучила ее из-за той ужасной мысли, что посетила ее утром. Может быть, Рейф тогда и почувствовал неладное.

– Если вы тайком положили туда опия, вы тоже уснете, – добавил он.

По крайней мере, этот человек обвинял ее только в намерении усыпить его, а не в попытке убить! Энни вынула из сумки маленькую коричневую бутылочку и подняла так, чтобы он мог ее видеть.

– Это опий. Она почти полная, если вам случайно захочется проверить уровень жидкости в ней. Может быть, выпочувствуете себя лучше, если она будет у вас? – Энни протянула ему флакон, а Маккей молча смотрел на нее, будто пытаясь прочесть ее мысли.

Рейф размышлял, может ли доверять ей. Ему хотелось этого, но последние четыре года жизни научили его обратному. Протянув руку, он взял у нее коричневую бутылочку и поставил на пол рядом с кобурой.

Энни отвернулась, ничего не сказав, но Маккей почувствовал, что обидел ее.

Она распаковала еду, разложила ее на полу, чтобы посмотреть, что у них есть.

У него оказался с собой кофейник. Энни налила в него воды и засыпала молотый кофе, заварив его крепче, чем обычно, подумав, что ей это, вероятно, необходимо. Потом снова вернулась к еде, решая, что приготовить. В сумке у Рейфа были картофель, бекон, бобы, лук, по небольшому мешочку муки мелкого и крупного помола, соль, консервированные персики. Она же из своих припасов добавила хлеб, рис, сыр и сахар.

Энни слишком проголодалась, чтобы готовить. Отломив по куску хлеба и сыра и разделив их пополам, она предложила их своему пациенту.

Он покачал головой.

– Я не голоден.

– Ешьте, – настаивала она и вложила хлеб с сыром ему в руку. – Вам необходимо поддержать силы. Постарайтесь откусить разок-другой для начала, если вас затошнит, остановитесь.

Хлеб с сыром – не самая лучшая еда для больного, но все же это пища и ее можно было есть прямо сейчас. Позже она сварит ему суп, когда отдохнет и сама почувствует себя более сильной. Она поставила флягу возле его руки, чтобы он мог выпить воды, а потом набросилась на собственную скудную долю с едва сдерживаемой жадностью.

Рейф всего один раз откусил сыр, но съел весь хлеб и почти опустошил флягу. К тому времени, как с едой было покончено, чай из ивовой коры вскипел, и Энни при помощи тряпки сняла его с огня и поставила в сторонку остывать.

– Почему вы не давали мне ничего от лихорадки вчера вечером? – неожиданно спросил мужчина, его глаза и голос снова стали жесткими.

– Лихорадка – это не всегда плохо, – объяснила Энни. – По-видимому, она помогает организму бороться с инфекцией. Вам известно, что прижигание раны останавливает заражение, отсюда логично сделать вывод, что жар лихорадки действует таким же образом. Только когда она продолжается слишком долго или становится слишком сильной – это опасно, потому что ослабляет организм.